Приблизительная продолжительность пьесы
– 95 минут
№ А/С 0078992, выдано 15 августа
Персонажи:
Митя – бывший актер,
драматург, 32 года.
Рита – его жена, раньше работала официанткой
в кафе, девочка по вызову,
26 лет.
Петр
Николаевич – их сосед, полковник в отставке, вдовец, 72 года.
Жаныбек – тоже сосед,
заместитель главы городского акимата, 45 лет.
Карлыгаш – его жена,
домохозяйка, 42 года.
Шинар – их племянница,
студентка КИМЭП, 22 года.
Мира – молочница, около
40 лет.
Марина-дворничиха, 50-55 лет.
Женщина
с кошкой – 30-35 лет.
Геннадий,
Талгат – оба
одноклассники Мити, капитаны милиции.
Действие первое
Картина: На заднем плане декорация жилого дома, смещенная вправо. Окно, вход в
подъезд, опять окно – остальная часть дома теряется за сценой. Три окна на
втором этаже – пластиковые рамы, на одном – кондиционер. У подъезда – две
скамьи, одна с выломанной жердью, скамьи испещрены различными надписями. Возле
одной – урна. В левом углу сцены – ближе к авансцене – качели на два места,
висящие на гнутой арматуре. Чуть правее – старая школьная парта со скамьями.
Сцена 1
(Дворничиха
Марина и молочница Мира)
Открывается занавес. На сцене Марина
с метлой в руках, подметает. Откуда-то доносится голос: «Молоко, сметана,
творог! Молоко, сметана, творог». На сцене появляется Мира с детской коляской.
На Мире – неряшливого вида белый халат.
Мира: (Остановившись неподалеку от подъезда) Молоко,
сметана, творог! (Кивает в знак
приветствия Марине) Молоко, сметана, творог! Здравствуй, Марина.
Марина: (Кивает в ответ Мире. Делает несколько
движений метлой, затем останавливается. Мире) Берут?
Мира: Берут.
Потихоньку. Последние месяцы совсем плохо стали брать. Деньги у людей
перевелись, что ли?
Марина: (В сердцах) А откуда у людей деньги эти
возьмутся? Безработных полдвора! И даже больше. Кому-то на молоко денег не
хватает, а кто-то на «Мерседесах» ездит.
Мира: Это уж
точно. Молоко, сметана, творог! (На
втором этаже с шумом захлопывается окно).
Марина: Вот
ты здесь орешь, Мира, а люди жалуются!
Мира: Какие
люди? Кто жалуется? Что ты несешь, Марина?
Марина:
Жалуются, что по утрам спать не даешь.
Мира: Начало
девятого уже. Разве это утро?
Марина: Для
кого утро, а для кого самая ночь. Ты бы лучше после обеда приходила.
Мира: Да
кому я мешаю, ты можешь сказать?
Марина: Да
хотя бы вот тому (показывает на окна
второго этажа), акиматовскому.
Мира: Неужто,
ему? Вот бы никогда не подумала. На вид такой спокойный мужчина.
Интеллигентный!
Марина: Ну,
не ему, так его жене. Такая, я тебе скажу, стерва! Житья не дает. Интеллигенты!
Все они интеллигенты, когда зубами к стенке.
Мира: Да,
жена у него не подарок.
Марина: Не
подарок! Гадина она, лучше скажи. Почему хорошим мужикам всегда стервы
достаются? А хорошим бабам одни придурки? Вот бы наоборот! А, Мира?
Мира: Жизнь.
Молоко, сметана, творог!
Марина: Если
это жизнь, то что же такое каторга? Хотела бы я знать.
Сцена 2
(Те же и
Петр Николаевич)
Петр Николаевич: (Выходит из-за кулис с китайским
пакетом с пустыми бутылками. Подходит к Мире) Мне, как всегда. (Мира достает из коляски небольшой
полиэтиленовый пакет с творогом и подает ему. Он тщательно отсчитывает деньги) С
пробужденьицем, бабоньки.
Мира: Что-то
вы, Петр Николаевич, все творог, да творог. Хоть бы молочка взяли когда-нибудь
или сметанки.
Петр Николаевич: Нельзя мне молоко. Желудок у меня. Кислотность! Понимаешь? А сметанка –
уж больно жирно для меня.
Марина:
Опять бутылки собирал, старый хрен?
Петр Николаевич: Собирал, собирал, Марина. А тебе никак не нравится?
Марина: И не
стыдно?
Петр Николаевич: А что мне стыдится-то?
Марина: Все
ж как-никак полковник.
Петр Николаевич: Был. Был полковник, да весь вышел. Теперь бутылки собираю. Спасибо
армии родной, спасибо государству. Вот посудку сдам – пойду на базар хлебушка
куплю: с чайком да с творожком – в самый раз будет.
Марина: Что
на базар за хлебом-то ходить? Вон – магазин рядом.
Петр Николаевич: А на базаре, Марина, дешевле будет.
Марина: (Переворачивая урну, выгребая оттуда мусор)
Экономишь?
Петр Николаевич: (Усаживаясь на скамейку)
Экономлю. А как же? На пенсию не проживешь.
Мира:
Молоко, сметана, творог.
Марина: А
дети? Дети тебе не помогают?
Петр Николаевич: Что дети? Дети в Россию укатили. Даже не пишут. Разве это дети?
Сволочи.
Марина: Ты
детей, старый хрен, сам от себя отвадил. Все экономил. Ты, поди, и в советское
время бутылки собирал. Все жадность твоя! И жену в могилу свел. Хорошая ведь
баба была.
Петр Николаевич: Да что ты понимаешь, дура? Я со своею бабой сорок лет прожил, а вот
померла она, так я до сих пор и не знаю, с кем жил: то ли с проституткой, то ли
с внедренным агентом КГБ.
Марина: Ах
ты, охальник старый! Мира, ты слышала, что он говорит? Это об Насте-то! Креста
на тебе нет, старый хрен! Ты хоть Бога побойся.
Петр Николаевич: Крест на мне есть. А Бога я не боюсь. Раньше боялся, а теперь нет.
Теперь только смерти боюсь, да вот тебя еще, пожалуй, Марина, побаиваюсь.
Марина:
Собачий характер у тебя, Петр Николаевич, собачий. Потому дети с тобой знаться
и не хотят.
Петр Николаевич: Что тебе за дело до моих детей?
Мира:
Молоко, сметана, творог. (На первом этаже
открывается окно и оттуда выглядывает заспанный молодой мужчина).
Митя: Доброе
утро, Николаич! Доброе утро, Марина.
Николаич: Доброе,
коли не шутишь.
Митя: Не
шучу, Николаич, не шучу.
Марина: День
на дворе уже, а ему все утро.
Митя: Тетя
Мира! Как молочко у тебя сегодня? Свежее?
Мира: А
каким ему еще быть? Конечно, свежее.
Митя: (Оглядываясь внутрь комнаты) Рита, я
возьму молока? Рит, молоко, говорю, возьму?
Рита: (Сонный голос из глубины комнаты) Ой,
делай, что хочешь. Только меня не трогай.
Митя: Деньги
в сумочке?
Рита: Ну,
да, да. Где же им еще быть? (Митя на
минуту исчезает из окна).
Мира: (Громко) Митя, сколько тебе сегодня? Два
или три?
Митя: (Голос из комнаты) Три, тетя Мира.
Мира: (Доставая банку из коляски. Громко)
Банку на замену захвати. (Идет к окну)
Митя: (Перегибаясь через подоконник) Держи,
тетя Мира. Деньги в банке. (Подает банку
на замену, в которой лежат деньги, и забирает банку с молоком)
Мира:
Крышечку, крышечку-то верни.
Митя: Держи
крышечку, тетя Мира. (Пьет молоко, стоя
возле окна) Ох, хорошо. Рит, тебе молока налить?
Рита: (Голос) Знаешь, куда его себе налей,
Митя?
Мира: Что,
Митя, все пишешь?
Митя: Пишу,
тетя Мира, а что еще делать?
Марина: (Убрав метлу в подъезд, собрав мусор в
мешок) Ты бы лучше на работу устроился.
Митя: А это
и есть моя работа, тетя Марина.
Марина:
Нашел работу! И много заработал?
Николаич:
Шиш с маслом.
Митя: Да ну
вас! (Закрывает окно).
Николаич:
Вроде не глупый парень, но – дурак! У него жена по рукам пошла, а он пьесы
пишет.
Марина: Ну,
что ты городишь, Николаич? Про жену-то!
Николаич: А
то и горожу, что знаю. Люди все знают. Один этот балбес ничего не замечает.
Марина: Да
иди ты!
Николаич:
Вот тебе и "иди". Она ему лапшу на уши вешает, что, мол, официанткой
в кафе, по ночам – банкеты обслуживает, а сама…
Марина: А-а!
Неужели, на Саина стоит?
Николаич: Да
нет. У этой запросы покруче будут. По вызову, говорят, работает.
Мира: Это
как же, Николаич?
Николаич:
Как, как… Просто. Снимает где-нибудь в городе квартирку с телефоном. А
объявление дает в газетку. Клиенты и звонят.
Марина:
Все-то ты знаешь, Николаич. Сам, что ли, обращался?
Николаич:
Ох, и дура же ты, Марина. Мне уже годков пятнадцать, а то и все двадцать, как
ваш брат не потребен.
Марина: Оно
и видно. Оттого ты такой и противный.
Мира: И что
за пьесы он пишет?
Сцена 3
(Те же,
Жаныбек Серкибаевич, Карлыгаш Газизовна)
Жаныбек: (Появляясь из подъезда. В одной руке
портфель, в другой – сотовый телефон. Все замолкают. Он кратко со всеми здоровается)
Здравствуйте, здравствуйте. (Не спеша
идет со двора).
Карлыгаш:
Жан, Жан! (Выбегает из подъезда с
литровой банкой в руках и кошельком) Чуть не забыла! Завтра у Айтуаровых
юбилей – годовщина свадьбы. Нургуль звонила, приглашала. После работы пройдись
по магазинам. Выбери что-нибудь в подарок.
Жаныбек: (Морщась) Ой, Клара, а ты не могла бы…
Карлыгаш:
Нет, не могла бы. У меня сегодня дел полно. Ничего с тобой не случится.
Потратишь полчаса.
Жаныбек: Ну,
хорошо, сделаю. Мне пора, дорогая. Водитель, наверное, уже заждался.
Карлыгаш:
Ничего, обождет. Ему за это деньги платят. Не забудь, Жан! (Идет к Мире) Сметаны, литр.
Мира: (Забирает у нее пустую банку и подает ей
банку со сметаной) Вот, пожалуйста.
Карлыгаш: (Брезгливо) Банка-то у вас хоть чистая?
Мира: Обижаете.
Каждый день мою.
Карлыгаш: (Отдав деньги, забирает банку) Ладно,
поверю на слово. (Уходит в дом).
Сцена 4
(Николаич,
Марина, Мира)
Марина:
Видали? Ох, и стерва, ох, и стерва!
Николаич:
Обычная баба. Ты бы на ее месте такой же была.
Марина: Никогда!
Николаич:
Это уж точно. Тебе на ее месте не быть никогда. Твое дело – метла. Кстати,
Мира, слыхала, чего по телевизору говорят?
Мира: Чего
там еще говорят?
Николаич:
Хана твоему бизнесу скоро.
Мира: То
есть, как? Почему "хана"?
Николаич:
Прикроют скоро уличную торговлю.
Мира: Кто
прикроет?
Николаич:
Власти, кто еще?
Мира: Чем же
мы им мешаем?
Николаич: А
мы им вообще мешаем. Была бы их воля – они б нас всех истребили. До единого. Но
– тогда им обворовывать некого будет.
Мира:
Ничего, переживем. Человек все может пережить.
Николаич:
Вот, вот – они этой нашей философией и пользуются.
Мира: Ай,
ладно. Прекратите, Петр Николаич. О таких вещах лучше не думать – голову
сломать можно. Вы мне лучше скажите, что за пьесы Митя пишет? Рассказы, что ли?
Николаич: Какие
рассказы?! Пьесы! Для театра. Актером расхотел быть, уволился. Теперь вот пьесы
пишет. А кому они нужны – его пьесы?
Мира:
Плохие, что ли?
Николаич: Да
откуда я знаю! Плохие они или хорошие. Митек говорит, что они другие.
Марина: Это
как же понимать – другие?
Николаич:
Хочу, говорит, новую казахстанскую драму создавать, чтобы, значит, не
казахскую, не русскую, а именно казахстанскую. Чтобы действующие лица были всех
наций, что у нас в Казахстане живут: и казахи, и русские, и уйгуры, в общем –
все.
Марина: Так,
похоже, Митя дело говорит.
Николаич:
Какое дело? Тьфу, а не дело!
Мира:
Правильно он говорит – в Казахстане живем.
Марина: Да.
Сам посмотри – кругом сплошь театры – уйгурский, корейский, русский, казахский,
немецкий, а общего – ни одного нет.
Николаич: А
вот ты подумай своей кочерыжкой…
Марина: (Приподымает угрожающе мешок с мусором)
Вот как дам тебе сейчас по балде, старый хрен, за кочерыжку.
Николаич: (С издевкой) Ой, боюсь, боюсь, боюсь!
Только ты своей головой-то все равно подумай – что из этого выйдет.
Марина: А
что выйдет? Дело выйдет!
Николаич:
Как бы не так! Если на одной сцене в одной пьесе люди разных национальностей
встретятся, то из этого самого нац.вопрос сразу и вытечет.
Мира: С чего
вдруг?
Николаич: А
с того! С того, что если отрицательный герой, допустим, будет казах – казахи
сразу вой подымут, что автор, де, чего-то против казахов имеет, если уйгур –
уйгуры заверещат, если русский – русские зажлобятся. Мы же все здесь – бараны!
Только блеять и можем! И чем старше – тем баранистее, тем упертее. Молодежь –
та еще общий язык находит, а мы – старики – нет.
Мира: Ну,
среди молодежи баранов тоже хватает.
Марина:
Значит, пусть пишет свои пьесы без отрицательных героев. Чтобы все довольны
были.
Николаич: Ты
где такие пьесы видала, чтобы в них отрицательных героев не было? А конфликт?
Где конфликт, говорю? Это же – драматургия! В ней всегда конфликт должен быть.
Мира: А
почему нельзя сделать, чтобы герои были нормальными людьми, как мы? Чтобы в них
всякого было намешано – и хорошего, и плохого? Как в жизни.
Затяжная пауза
Николаич: В
театре так не бывает. Там все не как у людей. Это раз. А во-вторых, если даже
такую пьесу кто и сделает, тогда все завизжат разом – как свиньи на скотобойне.
Это два.
Марина: Не
любишь ты людей, Николаич.
Николаич:
Это ты правильно сказала, Марина. Не люблю, не любил и любить не буду. А за что
их любить?
Пауза. Мира и Марина
переглядываются.
Николаич: И
еще о самом главном вы забыли.
Мира: О чем
это?
Николаич: О властях. Не нужен властям такой театр. Где бы, значит,
все вместе были. Потому что – если такой
театр получится – от него властям один вред.
Мира: Какой же им вред?
Николаич: А такой! Если через такой театр казахстанцы единым народом
станут, то такую мерзопакостную власть ни одного дня не потерпят. Им выгоднее,
чтобы всяк в своей норе сидел и гавкал, но –
не высовывался. Вот мы и сидим, неприязнь свою друг к другу копим.
Мира: Ой, не врите, Петр Николаич! Какая еще неприязнь?!
Николаич: А, по-твоему, что? Хочешь сказать, что мы тут друг друга любим?
Ты думаешь, что я тебя, Мира, люблю?
Мира: Так вы всех не любите. Сами сказали. А я-то что плохого сделала вам?
Николаич: А то! Ты вот, Мира, ведь приезжая. Да? Ты вот, например, откуда
приехала?
Мира: Из Караганды я.
Марина: Ты куда клонишь, старый хрен?
Николаич: А туда! И вот этот вот – член безмозглый со второго этажа,
холуй акиматовский – тоже откуда-то прикатил вместе со своей женой чванливой.
Много вас тут понаехало!
Марина: Чем тебе-то они помешали, старый хрен?
Николаич: А тем! Какая Алма-Ата раньше была! Чистенькая, уютненькая,
народу мало. А они понаехали – ну, чистый Вавилон устроили – казахи эти.
Марина: Ты ври, ври – да не завирайся. Причем здесь казахи? Люди сейчас такие
пошли. Неряхи! Вон (показывает на мешок)
– сколь мусора нашвыряли! Думаешь, казахи одни швыряют? Черта с два! Я вчера
вечером двух негодяев поймала – один сын Анюты из тринадцатого дома, другой –
Ольги из пятнадцатого. Пили пиво, сволочи, во дворе и тут же бутылки об асфальт
колотили!
Мира: (С обидой) Я, наверное,
пойду, Марина. Пора уже.
Марина: Да сиди ты! Может, продашь еще чего-нибудь. Чего ты этого старого дурака
слушаешь? (Кричит вместо Миры)
Молоко, сметана, творог! (Мире) Сиди!
Мира: Да мне еще на барахолку ехать.
Николаич: Там-то ты чего забыла?
Мира: Сын в субботу женится, надо покупки делать.
Николаич: Я бы если туда и поехал, так только на танке. На Т-64. И по
торгашам, и по торгашам!
Марина: А тебе никто туда ехать и не предлагает. (Мире) Невеста-то хороша?
Мира: Аллах ее знает. Лишь бы жили.
Сцена 5
(Те же и Митя)
Митя: (Появляясь из подъезда с пакетом
в руках) Здравствуйте еще раз.
Николаич: А, Митек! Ты куда это намылился, Митек?
Митя: В театр. Надо новые пьесы отдать завлиту.
Николаич: А что со старыми, Митек?
Митя: В этом забраковали. Наверное, снесу их в какой-нибудь другой театр.
Николаич: И там, Митек, забракуют, и там.
Марина: Типун тебе на язык, старый хрен. Ты что под руку говоришь человеку?
Николаич: Возвращался бы ты, Митек, в актеры. Какой-никакой, а все же
кусок хлеба.
Митя: Нет, Петр Николаич, в актеры я не вернусь, я тебе уже говорил. Нет пока
еще такого театра у нас, где бы мне играть хотелось. Бегать по сцене, орать,
размахивать руками – это не по мне.
Николаич: А без гроша сидеть – на шее у жены – это по тебе, значит?
Марина: Ну, что ты, что ты, старый хрен, в чужую жизнь-то лезешь? Своих проблем
тебе мало?
Митя: Ладно, пойду я. Некогда мне. (Идет
со двора)
Николаич: Иди, иди! Может, найдется дурак, который твои пьески-то
купит! (Мире и Марине) Одно слово –
Митек! Я помню, когда перестройка была, в Ленинграде Митьки объявились.
Движение такое, вроде. Так они себя называли. Пофигисты! Митьки, одним словом.
Вот и он такой: жена налево ходит, собою торгует, сам – без копейки, и сидит
себе пишет. Прямо как у Чехова – "напрягши ум, наморщивши чело, все оды пишем
– и ни себе, ни им похвал нигде не слышим"! Дурак!
Марина: Сам ты – дурак.
Николаич: От дуры слышу. Ладно, пойду я творожок занесу, да и тронусь
посудку сдавать. (Встает и идет в
подъезд) Ты мне, Мира, творожок подбирай без жирности. Желудок у меня. Марина,
за посудкой моей пригляди, пока я в доме буду.
Марина: Да иди ты! (Мире) Ох, и
мерзкий же он старикашка.
Мира: Жизнью, наверно, обижен.
Сцена 6
(Те же и женщина с кошкой)
Женщина: (Появляясь из-за кулис с кошкой в
руках) Здравствуйте, женщины! Вы случайно не знаете, чья это кошка?
Марина: Нет. А что?
Женщина: Всю ночь спать она мне не давала: мявкает и мявкает. Утром вышла –
смотрю, а она между домами в щель забралась и сидит там, несчастная. Мне ее
жалко стало: я ее шваброй оттуда выковыряла и хожу теперь по дворам – может,
хозяин сыщется. Значит, не знаете?
Марина: Мира, может, ты видала?
Мира: Да нет. Вроде бы такой ни у кого не было.
Марина: А вы ее себе возьмите, женщина, если котов любите.
Женщина: Да я-то люблю, но – хозяев жалко. Будут беспокоиться.
Николаич: (Появляясь) Что
за шум, бабоньки?
Марина: Да вот – кошку кто-то потерял – женщина хозяев ищет.
Николаич: Бродячая эта кошка! Их сейчас много развелось. Людям жрать
нечего – вот они и избавляются от живности. Бросьте ее! А еще лучше живодерщиков
вызвать.
Марина: Ты сам – кот бродячий! Тебя самого на живодерню надо. Иди отсюда!
Николаич: Да иду я, иду. (Уходит,
звеня бутылками).
Женщина: Не, эта кошка не бродячая. Ухоженная вся. Намытая и причесанная. Да и
бантик на шее.
Марина: Да, морда у нее холеная. Не иначе – крутая кошка. Я хотела сказать, что
хозяева – кто-то из крутых. Вы бы, женщина, в элитном доме поспрашивали.
Кошечка эта там, видно, прописана.
Женщина: Как же! Поспрашиваешь там! Забор, охрана.
Мира: Так вы бы у охранника и спросили. Он же всех там видит – должен знать.
Женщина: Да спрашивала я уже. Не знает.
Марина: Ладно, женщина. Я здешних всех знаю – поспрашиваю.
Мира: Может, молочка ей дадим? У меня полно.
Женщина: Да я ее полчаса, как кормила. Ладно, спасибо вам, пойду. Вы здесь
каждое утро бываете?
Марина: А как же!
Женщина: Наведаюсь я к вам. До свидания. (Идет
со двора).
Марина: До свидания, женщина.
Мира: Всего хорошего. (Марине)
Пойду тоже. А то на барахолку опоздаю.
Марина: Давай. И мне пора. (Мира уходит,
катя перед собою коляску. Марина встряхивает мешок и, взвалив его на спину,
тоже идет. Вдруг останавливается. Опускает мешок на землю. Задумчиво смотрит на
опустевший двор) А Алма-Ата-то раньше и в самом деле красавицей была! В
годах семидесятых, а еще лучше – в шестидесятых. Зелени, сколько зелени вокруг
было. Тихо, спокойно, вода в арыках плещется, фонтаны круглые сутки что-то свое
шепчут. А теперь – половина фонтанов молчит, вода в арыках не течет – вся
дренажная система угроблена. Зелень повырубили. Все эти коробки проклятые
ставят. Да что зелень?! Урн в городе и то – раз, два и обчелся. И куда это
только акимы смотрят? (Взваливает снова
мешок на спину и идет) В карман, куда еще? В наш дырявый карман. Тьфу на
вас!
Действие второе
(Та же картина, тот же двор, вечер)
Сцена 1
Сумерки, горит свет в одном из окон второго этажа, горит
свет у Петра Николаевича, горит одинокий фонарь во дворе. Из-за кулис появляется
грустный Митя. Идет к качелям. Садится на одну из них. Слегка раскачивается,
достает сигарету, спички, но так и не прикуривает. Думает о чем-то своем.
Петр Николаич: (Высунувшись из окна)
Сидишь, Митек?
Митя: Сижу, Петр Николаич.
Николаич: Ну, сиди, сиди – может, чего-нибудь и высидишь.
Митя: Может быть, Николаич, все может быть.
Николаич: Никак пьески твои опять отбраковали?
Митя: Опять, Николаич.
Николаич: А я тебе что говорил? И будут браковать. Бросай ты это
дело, Митек, бросай. Не нужны этим казахам твои пьески.
Митя: Я сейчас из русской драмы иду.
Николаич: И русским не
нужны. Русские – они самые сволочи. Никогда не надейся.
Митя: Ты же сам русский, Николаич.
Николаич: Русский. А русских не люблю. Больше других не люблю. Особенную
ненависть питаю, так сказать.
Митя: Слушай, Николаич, прекрати. И так на душе скверно, а тут еще ты.
Николаич: А ты пьески-то бросай, я тебе говорю. Возвращайся назад, в
актеры. Или не возьмут теперь?
Митя: Возьмут.
Николаич: Вот и возвращайся. Или, как все люди делают, иди на базар
картошкой торговать. Какая-никакая, а польза обществу.
Митя: Ничего, Николаич, будет и на моей улице праздник.
Николаич: Когда рак на горе свистнет.
Сцена 2
(Те же и Рита)
Рита выходит из подъезда, с презрением взглядывает на Николаича,
но – не здоровается. Идет по двору. Митя бросается к ней.
Митя: Рита! Ты уже на работу?
Рита: А куда же еще?
Митя: Обожди, я хотел с тобою поговорить.
Рита: Некогда мне. Тороплюсь я.
Митя: Ну, хоть пять минут, Рита. Мы же с тобой в последнее время практически
не видимся. Я прихожу – ты уходишь. Я ложусь спать – ты возвращаешься. Я встаю
– ты еще спишь. Ну, Рита! Хоть пять минут.
Рита: (Оглядывается на Николаича.
Думает, как бы избавиться от его присутствия. Идет к качелям) Ну, хорошо,
хорошо. Но только пять минут. (Садится на
качели, Митя присаживается рядом, Николаич подглядывает из окна) Ну, что ты
хотел?
Митя: Рита, мы с тобою по-прежнему муж и жена?
Рита: Ой, Господи! Ты за этим меня остановил?
Митя: Ты можешь ответить?
Рита: Ну, да, да, по-прежнему. Что еще?
Митя: Последнее время, мне кажется, что мы стали совсем чужими. Мы никуда не
ходим вместе, не принимаем гостей, не общаемся друг с другом. Я уже забыл,
Рита, когда мы в последний раз занимались любовью. Да что любовь! Мы даже не
разговаривали толком все это время.
Рита: Ой, какие гости, Митя?! Любовь, общение – какая чушь! Деньги зарабатывать
надо, Митя. Ты бы лучше на работу устроился. Я ведь не обязана тебя кормить.
Митя: Не обязана.
Рита: Вот, вот!
Митя: Были времена, когда я неплохо зарабатывал – намного больше, чем ты. Я
ведь не упрекал тебя тогда.
Рита: Еще не хватало!
Митя: Придет время, Рита, и у меня снова все наладится. Нужно просто потерпеть,
Рита.
Рита: "Потерпеть", "придет время" – как мне все это
надоело! Ты пойми, Митя, жизнь – она уже сегодня, сейчас, сию минуту. Это наша
жизнь. И мы живем, проживаем ее плохо. Нельзя жить лишь надеждами на лучшее будущее.
Я сейчас жить хочу, сегодня. Понимаешь?
Митя: Я понимаю тебя, Рита.
Рита: Он понимает!
Приятно слышать. Что еще ты понимаешь? Или лучше – что еще тебе кажется?
Митя: Мне кажется, Рита, что ты меня больше не любишь. Я прав? Скажи мне! (Рита отворачивает голову в сторону от Мити)
Ну, что ты молчишь?
Рита: (После паузы) Не знаю, Митя.
Может быть, и люблю еще. А может быть, и нет. (Встает и идет со двора).
Митя: (Вслед) Рита! (она уходит).
Сцена 3
(Митя и Николаич)
Митя встает с качелей и идет к подъезду. Там без сил садится
на скамейку.
Митя: (Сам себе) Что делать? Что
делать?
Николаич: (Из окна) А ты
воровать не пробовал?
Митя: (В сердцах) Ах, Николаич!
Николаич: Что "ах"? Сейчас все воруют. Во всяком случае,
все бездельники. Ах! Тоже мне. Чтобы воровать – тоже мозги нужны. Это тебе не
пьески писать. А, Митек?
Митя: (Горько, сам себе) Люблю я
ее.
Николаич: Чего говоришь?
Ах, любишь! Ну, люби, люби. (Мечтательно
смотрит в даль) В седьмом доме намедни мужик повесился. Молодой еще был,
говорят. Совсем, как ты. От безысходности. Так люди говорят. Дураки они!
Люди-то. Повесился – это ведь тоже выход. А, Митек?
Митя: (Раздраженно) Ну, чего тебе,
Николаич?
Николаич: Я говорю, что повеситься – это тоже выход. А? (Митя молчит) Ты вот мне скажи, Митек,
ты в своих новых пьесках власти критикуешь?
Митя: Бывает.
Николаич: Ну, так, наверное, все больше по мелочам, а? Акимов каких-нибудь?
Правительство? Парламент?
Митя: Ты к чему это, Петр Николаич?
Николаич: А к тому…. По идее, ведь, перво-наперво президента критиковать
надо. От него все зависит. А эти – так себе, шушера. Но президента критиковать
нельзя. Демократия-то у нас (крутит
пальцем у виска) того, с вывихом. Упекут за милую душу. Хрен потом выберешься.
А, Митек?
Митя: (Равнодушно) И что?
Николаич: Я говорю – президента в своих пьесах не критикуй! А не то
враз по балде получишь.
Митя: Критиковать, Николаич, это только у себя на кухне уместно. Соберутся
люди и чешут себе языками за политику. Проку – никакого. Так – просто пар себе
выпускают. А в пьесе не критика должна быть, а художественность.
Николаич: Это же какая такая художественность, твою мать?
Митя: У Булгакова в ранней прозе есть рассказ, где женщина приходит с базара
и плачет. Говорит соседке, что хотела сыну стакан семечек купить, а стоит это
сто тысяч. Она денег пожалела и не купила, а домой пришла – ей совестно стало,
что на сыне сэкономила.
Николаич: Ну, и в чем же тут художественность заключается? Мать ее…
Митя: А в том, что этим маленьким эпизодом Булгаков все показал – и инфляцию,
и нищету людей, и жестокость жизни, и то, как люди, не смотря ни на что, этой
жестокости сопротивляются. Это, пожалуй, покрепче любой критики действует.
Николаич: Не, критика все равно нужна. Вон – журналисты – нет, нет, а
чего-нибудь этакого и напишут. Правда, по балде потом получают здорово, но все
равно пишут.
Митя: Драматургия – это не журналистика.
Николаич: Как знать, как знать! А про жестокость жизни – ты зря сказал.
Никакая жизнь не жестокая. Скучная – это да! Так скучно бывает порою, так
скучно! Эх, сейчас бы на танк да в Афган, да по кишлакам, и душманов этих с
душманихами – гусеницами, гусеницами!
Сцена 4
(Те же и Шинар)
Шинар появляется из-за кулис во время последних слов Петра Николаевича.
Ждет, когда он замолчит. Затем обращается к Мите.
Шинар: Извините, можно вас перебить?
Митя: (недоуменно оглядывается на
девушку) Да, что? Одну минутку, девушка. (Снова поворачивается к Николаичу) А ты в Чечню поезжай, Николаич.
Там нынче на контуженных спрос.
Николаич: И поехал бы, Митек, и поехал бы! Жаль, годы уже не те.
Семьдесят два – это тебе не семечки твои.
Митя: (отворачивается от Николаича)
Да, что вы хотели, девушка?
Шинар: Кошку я свою ищу. Вчера, как пропала с вечера – так до сих пор и не
вернулась. Вы не видели случайно – белая такая вся, с голубым бантиком на шее.
Митя: Да нет, вроде не попадалась. Николаич, ты кошку не видел?
Николаич: Какую еще, в жопу, кошку?
Митя: Не хами, Николаич. Девушка кошку ищет. (К Шинар) Белую?
Шинар: Да.
Митя: Белую кошку с голубым бантиком не видел, Николаич?
Николаич: (высовываясь) Ну,
видел. Ходила тут дура одна, все спрашивала, кто котяру посеял.
Шинар: У меня кошка, а не кот.
Николаич: Да какая разница? Была у нее кошка.
Шинар: Белая?
Николаич: Белая, совсем белая. С синей удавкой на шее.
Шинар: Матильда! Это она.
Николаич: Матильда она или Клотильда – мне неведомо. Ишь, моду казахи
взяли себе французскую. Говорю же – слонялась тут по двору дура одна с белой
кошарой и к людям приставала, спихнуть ее с рук хотела. Мол, самой жрать
нечего!
Митя: (К Шинар) Он говорит, девушка,
что вашу кошку нашла какая-то женщина и приходила в наш двор, искала ее хозяев.
Шинар: (Николаичу) А как найти эту
женщину? Вы не знаете, где она живет?
Николаич: А бес ее знает! Вы у дворничихи спросите, у Марины. Она с
ней говорила. Может, и подскажет.
Шинар: (Мите) Ой, молодой человек,
вы мне не поможете? Давайте сходим к вашей дворничихи?
Николаич: Марина живет на другом конце города.
Шинар: Ну, вот! Что же делать?
Николаич: А я почем знаю? Ох, надоели вы мне все! Слоняются по двору,
как у себя дома. Чтоб вас! (захлопывает
окно)
Сцена 5
(Митя и Шинар)
Митя: Вы завтра с утра приходите, девушка. Тетя Марина обычно здесь с восьми
до девяти двор убирает. У нее и спросите.
Шинар: Приду, конечно. Не случилось бы чего-нибудь с Матильдой до завтра.
Митя: Не случится.
Шинар: Спасибо. А вы кто? Вы в этом подъезде живете?
Митя: Меня зовут Дима. Можно – Митя. Так меня чаще называют. А живу я именно в
этом подъезде.
Шинар: У меня тетка здесь живет. На втором этаже.
Митя: Карлыгаш Газизовна?
Шинар: Да, тетя Клара.
Митя: Серьезная женщина.
Шинар: (с улыбкой) Серьезней не
бывает.
Митя: Студентка?
Шинар: Я или тетя Клара?
Митя: Ты, конечно.
Шинар: Я – да. А что?
Митя: Так просто. Где учишься?
Шинар: В КИМЭПе.
Митя: Круто!
Шинар: Круче не бывает.
Митя: Как же тебя зовут, студентка?
Шинар: Шинар. Можно проще – Чина. Меня обычно так называют.
Митя: Красиво. Прямо как итальянскую синьориту.
Шинар: Си, сеньор. А чем ты занимаешься?
Митя: Я-то? Сложный вопрос. Раньше был актером в русской драме. Теперь –
теперь свободный художник.
Шинар: Из театра выгнали? Пил, наверное?
Митя: Из театра я сам ушел.
Шинар: Ты был плохим актером?
Митя: Я был хорошим актером.
Шинар: Это ты так считаешь? Или тебе так сказали?
Митя: Самое главное – что я сам так считаю.
Шинар: Ну, это не считается.
Митя: (Оглядывается по сторонам, затем
встает, берет Шинар за руку) Пойдем-ка со мной!
Шинар: Куда?
Митя: Ты – в зал, а я – на сцену. (Усаживает
ее на качели, сам садится рядом, на секунду отворачивается от нее,
повернувшись, меняется в лице, никнет) Ушла!
Шинар: Кто ушла? Куда ушла?
Митя: Десять лет тому назад я встречал ее у покойной сестры.
Шинар: У какой сестры?
Митя: Тогда ей было семнадцать, а мне? Тридцать семь лет. (Поворачивает голову в сторону Шинар)
Отчего я тогда не влюбился в нее? И не сделал ей предложения? Ведь это было так
возможно. И была бы она теперь моей женой. Да! Теперь оба мы проснулись бы от
грозы, она испугалась бы грома, а я держал бы ее в своих объятиях и шептал:
"Не бойся, я здесь". О, чудные мысли, чудные. Как хорошо. Я даже смеюсь.
Но, Боже, мысли путаются в голове. (Митя
встает с качелей) Зачем я стар? Зачем она меня не понимает? Ее риторика!
Ленивая мораль – все это мне глубоко ненавистно. Как я обманут! Я обожал этого
профессора, этого жалкого подагрика, я работал на него, как вол. Я и Соня
выжимали из этого имения последние соки. Мы, точно кулаки, торговали постным
маслом, горохом, творогом. Сами не доедали куска, чтобы из грошей и копеек
собирать тысячи и посылать ему. Я гордился им и его наукой. Я жил, – нет! Я
дышал им. Боже, а теперь? Вот он в отставке и теперь виден весь итог его жизни.
После него не останется ни одной страницы труда, он совершенно не известен. Он
– ничто. Мыльный пузырь! И я – обманут. Вижу, – глупо обманут. (Митя переводит взгляд на Шинар) Монолог
дяди Вани из одноименной пьесы Чехова. (Шинар
начинает хлопать в ладоши. Из противоположной стороны сцены к ее хлопкам присоединяются
еще какие-то хлопки).
Сцена 6
(Те же, Геннадий и Талгат)
Геннадий: (появляясь на сцене
вместе с Талгатом) Браво, Артист, браво. Ты бы на сцене так играл. Чем во
дворе девочкам лапшу на уши вешать. (К
Шинар) Добрый вечер, девушка.
Шинар: Без вас был добрый, а с вами – не знаю.
Геннадий: А с нами еще добрее будет, девушка. (Мите) Ты хоть поздоровайся, Артист.
Митя: (Шинар) Ты иди, Чина, мне с
ними поговорить нужно. Завтра утром приходи. Хорошо?
Шинар: Нет, я тебя здесь обожду. Я еще
тобой поговорить хотела.
Митя: Ну, ладно. Я постараюсь не долго. (Подходит
к Геннадию) Здорово, Геша.
Геша: Присядем? (показывает на стоящую
во дворе парту)
Митя: Присядем. Салам, Талгат.
Талгат: Салам, Артист, салам. (Все трое
идут к парте. Шинар издали настороженно за ними наблюдает).
Геша: (Усаживаясь, кивая в сторону
Чины) Новую телку, что ли, склеил? А, Артист?
Митя: Прекрати, Геша. Случайно познакомились. Она в нашем дворе свою кошку
искала.
Геша: А нашла кота! Да, Тола?
Талгат: Ха, ха, ха.
Геша: Ладно, артист. Давай ближе, как говорится, к телу. Ты когда бабки нам
вернешь?
Митя: Парни, месяц еще дайте. Как первую пьесу продам – так первым делом с
вами рассчитаюсь.
Талгат: Он бы еще год попросил!
Геша: (Мите) Тола верно говорит.
Все сроки, Артист, вышли. Счетчик включать? Так на тебя без толку. Тем более,
не отдашь.
Митя: Парни, всего один месяц. Один! Мы же одноклассники, в конце концов. Что
вы мне нож к горлу ставите?
Геша: До ножей еще дело не дошло, Артист. Не преувеличивай. И школу не
вспоминай. Давно это было. Теперь все другое. И мы с Толой другие. Мы и так
тебе помогаем. Ритку твою крышуем.
Митя: Причем здесь Ритка? Она не хозяйка кафе. Она там всего-навсего официантка.
Зачем ей крыша?
Геша: (Талгату) Святая простота!
Кафе, официантка. (Мите) Уж поверь
мне – твоей Ритке крыша нужна.
Митя: Не знаю. Я спрошу у нее.
Геша: Ага, спроси, спроси. И ответы ее повнимательней выслушивай. Как бы чего
не утаила от тебя.
Митя: Что ты имеешь в виду?
Геша: Все, Артист, разговор окончен. (Встает)
Завтра, чтоб бабки были. Пойдем, Тола. Пока, Артист.
Митя: (растерянно) Пока.
Талгат: Шевели батонами, Артист. (Хлопает
Митю по плечу и уходит).
Сцена 7
(Митя и Шинар)
Шинар пересаживается с качелей к Мите – за парту.
Шинар: Что они от тебя хотели?
Митя: Не важно.
Шинар: Ты им должен?
Митя: Ты все слышала?
Шинар: Да.
Митя: Да, должен. Как-то сидели без денег, жена не работала, сам я тоже, и ни
занять ни у кого не было. Вдруг их повстречал. Они одноклассники мои бывшие,
сейчас в милиции, в здешнем РОВД работают. Я с отчаяния у них и спросил.
Шинар: А они?
Митя: Дали. Сразу дали. Будто только этого и ждали – чтобы я спросил денег.
Две сотни я им уже вернул, а две – никак не получается.
Шинар: Этого, – которого ты Талгатом назвал – я знаю.
Митя: Откуда?
Шинар: Он к моей подруге приставал.
Митя: И что?
Шинар: Куда ему до нее! С ним потом так поговорили, что он сам не рад был. Она
девочка крутая. (Митя вздыхает) Вот
что: давай, я тебе эти двести баксов дам.
Митя: Вот еще! Не нужно.
Шинар: А что? Отдашь, когда сможешь. Для меня две сотни – ерунда. Счетчик тебе
включать не буду – это уж точно. А то – рассчитаешься по-иному.
Митя: Это, интересно, как же?
Шинар: А я найду, как с тебя взыскать. Монологи мне читать будешь. У тебя это
хорошо получается.
Сцена 8
(Те же и Жаныбек Серкибаевич)
Жаныбек показывается на сцене из-за кулис во время последних
слов Шинар. В руках – коробка с подарком. Замечает Чину.
Жаныбек: (Громко) Чина!
Шинар: Дядя Жан!
Жаныбек: Ты что тут делаешь? Была у тети Клары?
Шинар: Нет, дядя Жан. Я Матильду свою искала. Она от нас вчера слиняла.
Жаныбек: Это плохо, очень плохо. Ну, пойдем в дом, хоть с тетей Кларой поздороваешься.
Шинар: (Мите) Пока. Завтра с утра я
буду. (Идет с Жаныбеком)
Митя: Пока.
Жаныбек: (Шинар) Кто это с тобой был,
Чина?
Шинар: Это сосед ваш – Митя.
Жаныбек: А, да, да! Кажется, я его где-то видел. Как папа, как мама?
Шинар: Все хорошо, дядя Жан. (Оборачивается,
кричит Мите) Митя, не забывай о моем предложении.
Сцена 9
(Митя один)
Митя встает и идет к
подъезду. Останавливается, смотрит на окна второго этажа, затем переводит
взгляд на качели.
Митя: Ушла! (Идет в дом, в его окне
загорается свет, вскоре оттуда слышится стук пишущей машинки).
Сцена 10
(Вначале Геша, затем Рита)
Геша появляется на
сцене, садится на качели, достает сотовый телефон и набирает номер.
Геша: Ну, ты скоро? Сколько тебя ждать? Где, где…. Возле дома твоего. Когда
сейчас? Когда?
Рита: (Появляясь из-за кулис, тоже с
сотовым. Захлопывает сотовый) Ну?! Вот я.
Геша: (Оглядывается. Видит ее. Тоже
захлопывает свой сотовый. Идет к ней. Берет ее за локоть) Пошли.
Рита: О, Господи! Я так устала, Геша. Быть может, в другой раз?
Геша: Другой раз будет в другой раз.
Пошли. За крышу надо платить, девочка. Субботники еще никто не отменял.
Рита: (Вздохнув) Ну, ладно, куда
пойдем?
Геша: (Ведя ее за кулисы) На
конспиративную квартиру.
Занавес.
Конец II действия.
Антракт.
Действие третье
(Та же картина, снова утро)
Открывается занавес,
слышен возглас Миры "Молоко, сметана, творог!" Марина снова подметает
тротуар.
Сцена 1
(Марина и Мира)
Мира: Молоко, сметана, творог!
Марина: (Сердито) Вот говорила же
тебе! Говорила! Приходи после обеда и ори, сколько влезет. У нее – бизнес, а у
меня – одни неприятности.
Мира: Марина, ну, что я буду здесь после обеда делать? Кто после обеда покупать
будет?
Марина: Ну, так ходи по другим дворам, Мира! Не понимаешь, что ли? Эта Клара на
меня каркает.
Мира: Да она же сама у меня каждый день сметану берет.
Марина: Ну, и что?! А все равно каркает! Господи, хоть бы они переехали отсюда,
что ли? И что они здесь живут? Среди вас-то – убогих. Элитных домов им, что ли,
мало? Или денег не хватает на переезд?
Мира: А что им? Вон Жаныбек – сыну квартиру купил, машину подарил. Зятю тоже
помог. Теперь и о себе позаботится. Подожди, еще переедут. И полгода не
пройдет, как переедут. Вот увидишь.
Марина: Скорей бы уже.
Мира: Молоко, сметана, творог!
По двору с двумя булками белого
хлеба идет Николаич.
Николаич: Как живы-здоровы, бабоньки?!
Марина: Ничего, еще тебя переживем, старый хрен.
Николаич: (Дойдя до Миры) А
ну-ка, Мира, творожку мне отсыпь.
Мира: Да уж отсыпала. Двести, как всегда? (Подает
пакет с творогом)
Николаич: Как всегда. (Отсчитывает
деньги) Не жирный?
Мира: Специально для тебя обезжиривала.
Николаич: Вот спасибо тебе, Мира, уважила. (Идет и садится на скамейку возле подъезда).
Марина: Ты чего расселся, старый хрен? Опять будешь здесь целый час лясы с нами
точить? Иди, жри свой творог.
Николаич: Буду, буду, Марина, лясы с вами точить по душам. А творожок
обождет.
Марина: Бутылки-то все подобрал?
Николаич: Надеюсь, все.
Марина: Ну, ты богач теперь.
Николаич: (Игнорируя слова
Марины. Мечтательно) Нынче ночью Сабит с пятого этажа так жену метелил, так
метелил! На весь дом было слышно. Я слушал, слушал, а потом надоело – взял
милицию вызвал. И Сабитика забрали. Теперь дня два бить не будет. А жаль! Бабе
втык надо давать. А иначе – на шею сядет. Вон, – Митек! – бабу свою баловал? –
баловал! А теперь, значит, ему кранты. Если баба с катушек однажды съехала – на
место уже никогда не станет.
Марина: (Грозно) Да заткнешься ты,
наконец, старый хрен? Слышь, чего говорит, Мира?
Мира: Да слышу я.
Марина: Настю, поганец, свел в могилу – и хоть бы что! Сидит тут, языком чешет.
Николаич: Не чешу, а размышляю. Вслух.
Марина: Хоть бы онемел ты, что ли.
Мира: Молоко, сметана, творог!
Отворяется окно. В нем появляется
заспанный Митя.
Митя: Доброе утро, сограждане!
Марина: Явился, не запылился.
Мира: Доброе утро, Митя. Молочка тебе?
Николаич: Здорово, сосед.
Митя: Молочка, тетя Мира, если можно.
Мира: Три или два?
Митя: Давай три, тетя Мира. (Марине)
А ты чего не в настроении сегодня, тетя Марина?
Марина: А откуда оно возьмется – настроение? С вами-то? Вон – старый хрен (кивает на Николаича) – спозаранок тут
такую белиберду загибает – тошно слушать.
Мира: (Подходя к окну) Держи, Митя.
(Ждет, пока Митя рассчитается и отдаст ей
сменную посуду) Жена-то спит еще, Митя?
Митя: Спит. Устала после работы.
Николаич: (Саркастически)
После работы.
Мира: Ну, пусть спит. (Отходит от окна).
Митя: Да, тетя Марина, тут девушка объявилась, искала ту самую кошку, что
женщина вчера приносила. Оказывается, ее Матильдой зовут.
Марина: Кого? Девушку?
Митя: Да нет – кошку. Девушку Шинар зовут. Она сейчас должна подойти сюда. Вы
ей покажете, где та женщина живет?
Марина: Какая женщина? Та, что с кошкой?
Митя: Ну да…
Марина: Да откуда же я знаю? Мне и невдомек было вчера у нее спросить.
Митя: Так что же делать, тетя Марина?
Марина: Что делать, что делать… Что-нибудь придумается.
Сцена 2
(Те же и Жаныбек)
Жаныбек выходит из подъезда и идет
со двора.
Жаныбек: Доброе утро, соседи.
Все: (По-очереди, холодно)
Здравствуйте.
Карлыгаш: (В окно, со второго
этажа) Жан!
Жаныбек: Да, дорогая?
Карлыгаш: Постарайся сегодня вернуться пораньше. Не забывай, что мы
идем на юбилей к Айтуаровым.
Жаныбек: Хорошо, Клара. Я постараюсь.
Карлыгаш: Ага, постарайся, дорогой. И не забудь на обратном пути
купить букет роз.
Жаныбек: Не забуду, дорогая.
Карлыгаш: Успехов тебе, дорогой. (Жаныбек
отмахивается от нее легким жестом и уходит. Мире) Это…. Как вас там?
Гражданочка! Женщина!
Мира: Меня Мирой зовут.
Карлыгаш: Да, да, хорошо. Вы не могли бы занести мне сюда наверх
литровую баночку сметаны?
Мира: Несу. (С мрачным видом достает из
коляски литровую банку сметаны и несет наверх. Окно на втором этаже
захлопывается).
Николаич: Эх, скорей бы лето кончилось! (Мечтательно)
Марина: Что – душно, старый дурак?
Николаич: Да не в том дело, что душно, Марина.
Марина: А в чем?
Николаич: Одиннадцатое сентября я жду.
Марина: Что – одиннадцатого? День рождения, что ли?
Николаич: Дура ты, Марина! Как пить дать – дура! Годовщина будет.
Фейерверка в Америке годовщина. Вот я и жду: должен же Бен-Ладен как-нибудь это
дело отметить. Жахнуть по америкашкам еще разочек?
Марина: (Прекратив работать) Так ты,
выходит, старый дурак, рад этому? Жириновская твоя морда!
Николаич: Рад, Марина, страшно рад. Не люблю я этих америкашек.
Югославию бомбили? Бомбили! Вот пусть теперь и узнают, что это такое – под бомбами-то
сидеть.
Марина: Ты всех не любишь, старый хрен.
Николаич: Вот здесь ты, Марина, права. Душманов этих с Бен-Ладеном –
я тоже ненавижу. Была б моя воля – я б их всех, скопом! В одной воронке похоронил.
Марина: Старая ты сволочь!
Мира: (Выходя из подъезда) Опять
ругаетесь!
Николаич: (Марине) Сволочь?
Может быть! Но – не такая уж и старая. А когда Бен-Ладен по америкашкам жахнул,
я сразу в магазин побежал – взял там маленькую, селедочки, дома отварил
картошечки и – смотрел, и смотрел. Праздник себе устроил.
Марина: И как ты только не подавился, проклятый. Людям – горе, а ему – праздник.
Сцена 3
(Те же и Шинар)
Шинар: (Появляясь из-за кулис,
Николаичу) Здравствуйте, дедушка!
Николаич: Ну, здравствуй. Хоть я тебе и не дедушка. Чего хотела?
Шинар: Вы мне не подскажете, где Митя живет? Который вчера здесь был, актер.
Николаич: Да вот его окно, на первом этаже. (Громко) Митек! А, Митек!
Митя: (Из комнаты) Чего, Николаич?
Николаич: Выглянь-ка! Пришли тут к тебе. Свидания просят.
Митя: (Выглядывая в окно) Чина?!
Привет.
Чина: Привет.
Митя: Я сейчас, минутку. (В комнату)
Рита, я выйду, ко мне тут приятельница пришла.
Рита: (Только голос) Ой, Митя,
делай, что хочешь. Только меня не тревожь.
Мира: Молоко, сметана, творог!
Николаич: Ты бы, Мира, в другой двор шла. У нас уже, пожалуй, больше
никто и не возьмет. (Шинар) Молочка
вот, или сметанки – не желаете, девушка?
Шинар: Нет, спасибо.
Николаич: (Мире) Они теперь
все больше виски хлещут.
Шинар: Зачем же вы так, дедушка?
Митя: (Появляясь из подъезда. К Шинар)
Молодец, что пришла. (Марине) Тетя
Марина, это та самая девушка, что кошку ищет.
Марина: Догадалась уже.
Митя: Как же мы поступим, тетя Марина?
Марина: (Подходя к девушке) Вот что,
девушка! Адреса той женщины – я не знаю. Я вот сейчас закончу работу и пройдусь
по дворам – может, встречу ее. Ты сюда же часам к девяти вечера подойди и обожди
ее. Тебя Шинар зовут?
Шинар: Да.
Марина: Вот и подходи. Я ей скажу. Я, кажется, припоминаю двор, где она живет.
Шинар: Спасибо вам.
Марина: (Собрав мешок с мусором)
Спасибо потом скажешь, когда кота своего найдешь.
Шинар: (Вслед) Кошку! Ее Матильдой
зовут.
Марина: Вот, вот,…. (Уходит)
Мира: Пойду и я, наверно, по другим дворам. (Собирается и уходит)
Митя: Ну, как? Ты довольна?
Шинар: Как тебе сказать? За Матильду волнуюсь. Вдруг ваша дворничиха эту
женщину не найдет.
Митя: Тетя Марина? Нет, ты не беспокойся. Эта, раз пообещала, найдет.
Шинар: Хорошо бы. (Пауза. Шинар с
недовольством смотрит на глазеющего в их сторону Николаича) Ты что сейчас
делать собираешься?
Митя: Вообще-то, хотел немного пописать. Нужно пьесу заканчивать. А что?
Шинар: Так. Просто хотела поболтать немного.
Митя: Так давай поболтаем.
Шинар: Это жена была? С кем ты разговаривал в квартире?
Митя: Да.
Шинар: Она что же – до сих пор спит?
Митя: Она отсыпается. С работы под утро пришла. Официанткой в кафе работает.
Шинар: Почему все хорошие мужчины достаются официанткам?
Митя: Если это комплимент мне, то – спасибо. А что касается моей жены, то когда
мы познакомились, она официанткой не была. Это теперь пришлось – жизнь
заставила.
Шинар: Кем же она была раньше?
Митя: Медсестрой в Пятой больнице. Я там лежал с гайморитом. Вот и встретились.
Шинар: Все ясно.
Митя: Что тебе ясно?
Шинар: Сестра, больной – ах, как трогательно!
Митя: Почему нет?
Шинар: (Игнорируя вопрос) Так ты еще
и пьесы пишешь?
Митя: Только их и пишу. (Шинар
усаживается за парту. Митя подходит ближе и, разговаривая, опирается руками о
парту) Жаль только, что никто не покупает. Пока не покупает.
Шинар: Слабо пишешь? Хотя нет, ты не можешь писать слабо. Тогда в чем причина?
Митя: Видишь ли, у нас здесь – одни национальные театры: русский, казахский,
прочие. И драматургию они ставят только национальную. А я пишу пьесы, где все
персонажи – люди разных национальностей. И такие нигде не берут. Как я не
убеждал их – советовал принимать на работу актеров других наций, или приглашать
их на разовые роли из других театров – ничего не получается.
Шинар: Может, тебе нужно попробовать писать так, как они хотят?
Митя: Ни за что! Я – казахстанец. И по рождению, и по духу.
Шинар: Вообще, конечно, я с тобой согласна. Бред какой-то! Мы в Казахстане
живем. Президент говорит, что Казахстан должен быть нашим общим домом. Значит,
должны быть и театры для всех. И пьесы тоже. А то – это что же получается? Получается,
что про нас с тобой пьесу не поставить?
Митя: Никак.
Шинар: А ты возьми и прямо Президенту напиши. Пусть новый театр распорядится
открыть.
Митя: Ага, вот прямо сейчас пойду и напишу. А на конверте выведу: "В
президентский дворец. Президенту. От Мити". Да кто я такой, чтобы он меня
послушал?
Шинар: Ты просто талантливый человек и ты говоришь умные вещи, Митя.
Митя: В этой стране, Чина, от ума – горе – как ни в какой другой.
Шинар: Ну, это ты загнул. Вон негры в Африке еще хуже нас живут.
Митя: Вот, вот! Только и осталось, что на негров ровняться. Да и с чего ты
взяла, что они хуже нас живут?
Шинар: Ладно, Митя, не будем ссориться. Пойду я.
Митя: Ты же поболтать хотела!
Шинар: Уже поболтали. Вечером, когда я за Матильдой приду, продолжим. Договорились?
Митя: Договорились.
Шинар: Твоя жена во сколько на работу уходит?
Митя: В восемь. А что?
Шинар: Вот и хорошо. Пока, Митя. (Уходит)
Митя: (Вслед) Пока, Чина! (Провожает ее взглядом. Поворачивается.
Вздыхает) Ушла!
Сцена 4
(Митя и Николаич)
Николаич: Присядь-ка, Митек, пообщайся с народом.
Митя: Некогда мне, надо пьесу дописывать.
Николаич: (Дергает Митю за руку
и насильно усаживает его рядом с собою) Присядь! Никуда от тебя твоя
писанина не денется. Да и толку с нее!
Митя: Толк будет, я верю.
Николаич: Зарекалась свинья в грязи не валяться. Девка-то эта, Митек,
похоже, клинья под тебя подбивает?
Митя: Вечно ты все опошлишь, Николаич.
Николаич: Клинья – это не пошлость. Ритку-то тебе гнать надо. Поверь
моему опыту – я этих баб насквозь за версту вижу. Так что – гони ее в шею. Стерва
она!
Митя: Но, но, Николаич!
Николаич: Что "но, но"? Что "но, но"? Не понукай,
если не запрягал. С Риткой ты будешь иметь горе. Ты хочешь иметь горе?
Митя: Нет, не хочу.
Николаич: Вот то-то же! Значит, гони. А эта девчонка ничего себе. Ты
с нею споешься. Она, видимо, из крутых, но это, пожалуй, и к лучшему. Тебе,
непутевому, на шею сесть кому-нибудь надо. Она – подойдет. Но – жаль, конечно,
что казашка.
Митя: Это-то здесь причем, Николаич?
Николаич: А притом, что родни у них до хрена. Будут нос свой совать в
вашу жизнь и куском хлеба попрекать. У них – у казахов – родни у каждого целый
батальон.
Митя: Слушай, Николаич, я не пойму: ты меня что – женишь, что ли?
Николаич: Вроде того. Но – ты не бойся. Если с умом – с родни этой
тоже прок выйдет. Ребеночка ей сделаешь – всем покажешь и курындык возьмешь. На
машину, я думаю, хватит. Конечно, учитывая, что ты – русский – они на тебе
экономить будут. Но ты свою линию держи.
Митя: (Вскакивая) Слушай, Николаич,
у тебя совсем крыша поехала, что ли? Ты чего тут мне заливаешь? Тебе делать
нечего? (Поворачивается и идет в дом).
Николаич: (Вслед Мите) Я
тебя – дурака – жизни учу. А ты – скотина неблагодарная! Ну, и черт с тобой. (Встает. Оглядывается. Говорит сам себе)
Ну, ладно. Наступил, как говорят испанцы, час сиесты. (Уходит в дом. Из Митиного окна раздается треск пишущей машинки. Недовольный
голос Риты: "Опять долбишь! Дятел ты, Митя, дятел". Стук машинки
продолжается до наступления следующего действия. Темнеет. Включаются фонари.
Зажигается свет за окнами).
Действие четвертое
(Та же картина, снова вечер)
Сцена 1
Во время смены света со дня на вечер из подъезда деловито выходит
Рита, взглянув на часы, быстро уходит со двора.
Николаич: (Выйдя из подъезда, о
чем-то сосредоточенно думает. Зовет) Эй, Митек! Слышь, Митек! (Стук машинки прекращается. Митя выглядывает
в онко)
Митя: Чего тебе, Николаич?
Николаич: А не мог бы ты сделать мне одолжение?
Митя: Смотря какое, Николаич.
Николаич: Хочу я, чтобы ты письмо написал моей дочери в Омск.
Митя: А ты сам, что ли, не можешь?
Николаич: Могу, но – не хочу.
Митя: Это почему?
Николаич: Понимаешь, Митек, хочу я, чтобы письмо это было не от меня,
а от кого-нибудь другого.
Митя: То есть?
Николаич: Вот ты, к примеру, мой сосед. И каждый день видишь, что
рядом одинокий старик живет, мучается. То есть, я. А дети этого старика его
забыли. То есть, мои дети меня забыли. Писем не пишут, посылок не шлют,
переводов тоже, сами не приезжают. Вот ты будто бы этим вопросом проникся, да и
взял и написал моей дочери. Что, мол, стерва, делаешь? Почему такого знатного
старика – то есть, меня – забываешь, почему о нем не заботишься? Как тебе, мол,
не стыдно. А, Мить? Такая у меня возникла идея.
Митя: Идея-то, может быть, и неплохая. Но как я ей объясню, откуда ее адрес узнал.
Ведь на круг получится, что это ты мне его дал. Значит, сам и подсуетился.
Николаич: (Огорчившись) Да,
действительно. (Напряженно думает)
Придумал! Ты, Митек, скажешь ей, что, мол, видел, как старик, в сердцах, старые
письма от нее в урну выбрасывает, да и – достал одно и прочитал.
Митя: Ты, Николаич, совсем погнал на старости лет. Тебе на Каблукова надо. Чего
ради я буду по урнам рыться и чужие письма читать?
Николаич: Но ты же не на самом деле, а понарошку.
Митя: Все равно! Мне же стыдно будет про себя такое писать.
Николаич: Стыдно! А тебе не стыдно на меня глядеть? Достойный старик
пропадает! На Каблукова! Мне не на Каблукова, а в госпиталь надо. У меня девять
болезней! Хочешь, выписку от доктора покажу? Скалиоз, ишемическая болезнь
сердца, желудок, печень, почки! Каждый год по месяцу в госпитале лежу. На
лекарства всю пенсию расходую. Кто погнал – ты или я?
Митя: Ну, ладно, ладно, убедил. Напишу я тебе письмо.
Николаич: (Сразу успокаиваясь)
Правда, напишешь?
Митя: Правда. Только не сегодня уже.
Николаич: А когда?
Митя: Завтра. С утра. Когда ты с базара придешь.
Николаич: Завтра?
Митя: Завтра.
Николаич: Обещаешь?
Митя: Обещаю, Николаич.
Николаич: Ну, смотри. Ты слову своему хозяин. (Усаживается на скамейку) А презденты опять на саммит к нам
собираются.
Митя: Какие еще президенты?
Николаич: Какие, какие…. Наши. Содружества. Будут опять без галстуков
водку жрать.
Митя: Тьфу ты, Николаич. Опять о политике. (Отходит от окна)
Николаич: Какая тут политика?! Тут водка одна и закусь. Все казы наши
сожрали. (Раздается стук машинки)
Стучи, стучи! Правильно тебя Ритка называет – дятел!
С противоположной стороны сцены к
дому идет Шинар.
Сцена 2
(Те же и Шинар)
Шинар: Добрый вечер, дедушка.
Николаич: Вечер, вечер…. Эй, Митек! Выгляни. Невеста к тебе пришла.
Митя: (Выглядывая) Чина?! Привет.
Шинар: Привет. Выйдешь?
Митя: Через минуту. (Исчезает).
Николаич: Митек, конечно, мужик никудышный, но – сердце у него
доброе. В самый раз.
Шинар: О чем это вы, дедушка?
Николаич: Я говорю, что у Митька сердце доброе. Так что – ты к нему
ходи.
Шинар: Да я просто так пришла. Матильду забрать.
Николаич: Вот и приходи. Сердце – его, конечно, на сковородке с
лучком не поджаришь, но, по крайней мере, лучше живого мужика кормить, чем
кота.
Митя: (Появляясь из подъезда) Не
грузи девушку, Николаич. (К Шинар) Пойдем
к качелям?
Шинар: Пойдем. (Идут к качелям. Садятся).
Николаич: Ну, пойду я в дом. (Громко)
Ухожу я. Чтобы, значит, вам не мешать. Ты об обещании своем не забыл, Митек?
Митя: Не забыл.
Николаич: (Заходя в подъезд)
Значит, завтра, с утра.
Шинар: (Проводив Николаича взглядом)
О каком он это обещании?
Митя: А, так. Письмо я пообещал написать его дочери от своего имени.
Шинар: Зачем?
Митя: Ну, чтоб я ее пристыдил, что своего старика забыла.
Шинар: Что-то вроде хитрости?
Митя: Ага, военной.
Шинар: Расскажи мне о театре.
Митя: Что тебе рассказать?
Шинар: Все. Кухню.
Митя: Кухню? Кухня – это самое неприятное в театре. О ней и рассказывать не
стоит.
Шинар: А о чем стоит?
Митя: О сцене, Чина, о сцене.
Шинар: Скучаешь?
Митя: По сцене? Да.
Шинар: Ну, так возвращайся.
Митя: Возвращайся. Легко сказать! Да знаешь ли ты, что такое театр?
Шинар: Наверное,… наверное, нет. Во всяком случае, хуже, чем ты. Вот ты мне и
расскажи.
Митя: А любишь ли ты театр?
Шинар: Я даже не знаю.
Митя: А когда ты последний раз была в театре?
Шинар: Ой, даже и не помню. Стыдно сказать, но, кажется, это еще было в детстве.
Да и то – не более двух раз.
Митя: Не понравилось?
Шинар: Я и не помню. Будто бы и понравилось. Но – не так, чтобы очень.
Митя: Все правильно, Чина. Тебе понравился сам Театр. Театр, так сказать, вообще.
Театр, как храм. Ведь театр тоже, как и церковь был задуман, как еще один храм
Бога на земле. Но тот театр, в котором была ты, чем-то смутил тебя. Что-то в
этом было не убедительное. Ведь так?
Шинар: Да, пожалуй, так.
Митя: Вот, вот, Чина. И это неопровержимо доказывает, что, на самом деле, ты
любишь театр, и что у тебя есть вкус. Это не ты виновата, что сейчас не ходишь
в Театр, это виноват тот театр, который не смог когда-то тебя покорить. Кстати,
в каком театре ты была тогда?
Шинар: В ТЮЗе, разумеется. Ведь я была тогда совсем девочкой.
Митя: Вот этот самый ТЮЗ и виноват. Человек приходит однажды в театр, чтобы
узнать, что же это такое – ТЕАТР. И видит фальшь. Он не смеет сказать, что это
плохо. В храмах не принято хулить. Но и самого себя дураком он тоже не считает.
И тогда он просто перестает приходить в театр. Молча! А продолжают ходить лишь
люди с испорченным и извращенным вкусом. На протяжении всего двадцатого века в
театр приходили великие люди – режиссеры-реформаторы – с единственной и
благородной целью: избавить театр от Ее Ничтожества фальши – Станиславский и
Мейерхольд, Михаил Чехов и Гордон Крэг, Берт Брехт и Антонен Арто, Питер Брук и
Ежи Гротовский. Но – театр по-прежнему склонен к фальши.
Шинар: Ты – реформатор?
Митя: Я? Нет! Пока я никто. Но я бы хотел стать очередным реформатором. Я
пишу новую казахстанскую драму, я мечтаю заняться режиссурой, я хочу быть
художественным руководителем Нового театра. Нового – казахстанского. Ведь пока
– Казахстан – это страна, не имеющая своего театра.
Шинар: У тебя должно получиться. У тебя – получится! Если не у тебя, то – у кого?
Сцена 3
(Те же и Геннадий с Талгатом)
Геннадий: (Появляясь вместе с
Талгатом из-за кулис) Браво, Артист, браво! Ты делаешь успехи. (Талгату) Ты смотри, он эту девчонку
совсем заговорил. (Мите) Ты у нас
просто Казанова какой-то, Артист. Ну, ладно, пойдем, поговорим. (Усаживается за партой).
Митя: (К Шинар) Подождешь?
Шинар: Конечно.
Митя: (Подходя к Геннадию и Талгату.
Усаживается рядом) Салам, парни. Денег я пока не достал. Думал, у Ритки
что-нибудь накопилось, но и у нее с деньгами напряги.
Геннадий: (Весело) У
Ритки-то? Напряги? Тола, ты слышишь, что он говорит?
Талгат: Да слышу я.
Геннадий: (Мите) В общем,
так, Артист: раз ты за бабки ответить не можешь, мы их с твоей жены снимем.
Митя: О чем ты, Геша. Что с Ритки-то снимать? Она в кафе самые крохи имеет.
Да и потом – долг-то мой! Я же просил – обождите месяц.
Геннадий: Ты чего нам опять про кафе затираешь, Артист? Что – думаешь,
мы не знаем, что она там год уже как не работает?
Митя: Какой год? О чем ты, Геша?
Талгат: Нет, ты смотри: живет с проституткой и ангелом прикидывается.
Митя: Что? Что ты сказал? (Хватает
Талгата за отвороты рубашки) А ну, повтори.
Геннадий: (Перехватывая руки
Мити) Руки! Руки убери от него – нет, Тола, ты гляди, похоже, он и в самом
деле ничего не знает. (Мите) Ритка
твоя уже год, как по вызовам работает. Мы с Толой ее крышуем. Она с нами за это
(похабно ухмыляется) рассчитывается.
Денег у нее – больше, чем у нас всех вместе взятых. Девочка она смазливая,
клиенты на нее западают. Так что – за твой долг мы ей и предъявим.
Митя: Ты… ты… Ты брешешь все, козел! Мент поганый.
Геннадий: Но, но, Артист, ты потише! Не в твоих интересах сейчас
рыпаться. Тола! Покажи ему газету.
Талгат: (Разворачивает газету, которую до
этого держал в руках) На вот, Артист, смотри. "Соблазнительная дама
приятно проведет время с состоятельным мужчиной". Это она –
соблазнительная дама. (Митя смотрит в
газету полубезумным взглядом).
Геннадий: Телефончик там видишь? Вот,
а теперь смотри сюда. (Достает сотовый)
Девять, один, один, один, один, девять! Легкий телефончик. На! Держи. Поговори
с женой. (Протягивает телефон Мите).
Митя: (Берет телефон, подносит к уху)
Рита? Ритка, ты что там делаешь? Это я – Митя! (Закрывает телефон и кладет его на парту. Смотрит на Геннадия) А
ведь это ты, Геша! Это ты ее надоумил! (Бросается
на него).
Геннадий: Руки, Артист, руки. (Борются.
Шинар вскакивает с качелей) Тола, помоги. (Талгат бросается на Митю. Вдвоем они тащат его за кулисы) Сейчас,
Артист, сейчас. Сейчас мы с тобой поговорим. (Слышны голоса из-за кулис) Держи его, Тола. На, на, получай,
Артист.
Шинар: (Подбегает к краю сцены) Что
вы делаете, сволочи? Отпустите его! Кому сказала! (Бросается за кулисы. Слышен голос Геши: "Ты еще тут, сучка!
Путаешься под ногами!" Шинар выталкивают из-за кулис на сцену. Она падает
на землю. Вскакивает, мгновение думает, затем бежит к окну Николаича)
Дедушка, дедушка!
Николаич: (Высовываясь в окно)
Ну, чего тебе? Подремать не даете!
Шинар: Там Митю бьют! Помогите! (Николаич
высовывается по пояс в окно и смотрит за кулисы).
Николаич: (Грозно) Ах, вы,
душманы, вашу мать! Ну, я вам сейчас покажу!
Сцена 4
(Те же и Николаич)
Николаич выбегает на сцену в одной майке и с наградным
пистолетом Макарова в руках. Палит в воздух.
Николаич: А ну! Отойди от него! Брысь, душманы хреновы. (Прицеливаясь, идет за кулисы) Положу
рядком, как пить дать – положу!
Геннадий: (Выскакивая из-за
кулис вместе с Талгатом) Эй, эй, дед, не балуй! Убери свой ствол. Нас
газовиком не напугаешь! Покруче видали.
Николаич: Ах, газовиком! Тогда, смотри, сучий потрох. (Отводит руку с пистолетом в сторону кулис и
палит снова. На сцену падает срезанная пулей ветка с дерева. Снова наводит на
ополоумевших парней) Это, по-твоему, газовый?
Талгат: Дед, ты что – с ума сошел? Убери ствол! Я – сотрудник милиции.
Николаич: Ментов я тоже не люблю! Пшли вон со двора.
Геннадий: Дед, ты нарываешься! Мы оба – оперуполномоченные. Капитаны
милиции.
Николаич: А я – полковник Советской Армии! Чихать я на вас хотел!
Менты вонючие! Танковые войска! Армия генерала Громова! Слыхал о таких?
Геннадий: (Прячась за парту)
Дед! А разрешение на хранение огнестрельного
оружия у тебя имеется?
Николаич: А вот я сейчас как жахну из наградного девять грамм в твое
гнилое рыло, а потом разрешение предъявлю, кому следует. (Стреляет поверх голов. Геннадий и Талгат бегут со двора со словами:
"Ну, дед! Ну, погоди! Мы тебе устроим!" Николаич орет им вслед) А
мне – плевать. Я – контуженный, я – на пенсии. Отсижу полгода на Каблукова, а
потом снова выйду – вас, душманов, отстреливать!
Сцена 5
(Николаич, Митя и Шинар)
Шинар: (Бросается Николаичу на шею)
Ой, дедушка! Какой вы хороший! Как вы их! (Целует
деда в щеку).
Николаич: Ну, вот! Всю щеку помадой, наверно, вымазала! Ты вон –
Митька целуй. (Прячет пистолет в карман).
Шинар: Нет, дедушка! У меня помада французская. Она не мажет.
Николаич: (Усаживаясь на скамейку) Ну, душманы! Подремать не дадут!
Шинар: (Усаживается рядом с ним. Мите)
Митя, иди к нам. Здорово мы им накидали? (Видит,
что Митя мрачный. Подбегает к нему) Ну, чего ты такой угрюмый? Все хорошо!
Я тебе дам денег, чтобы они от тебя отвязались, я же тебе говорила!
Митя: (Мрачно) Дело не в деньгах,
Шинар. Дело не в деньгах. (Подходит к Николаичу,
достает из кармана пятьдесят долларов и сует их ему) Держи, Николаич. (Николаич с недоумением разглядывает деньги.
Митя поворачивается, чтобы зайти в подъезд)
Шинар: Митя! У тебя были деньги? (Весело)
Откуда ты их взял?
Митя: Когда-то и я одалживал деньги, Чина. Мне вернули старый долг. Эти вот
пятьдесят баксов.
Шинар: Тебе нужно было отдать эти деньги этим придуркам.
Митя: Им бы было мало. Они требовали весь долг сразу.
Николаич: А мне-то ты зачем их дал, Митек? Ты ведь мне их дал, так?
Митя: Тебе, тебе, Николаич.
Николаич: А зачем, Митек? За что?
Митя: За отвагу. (Идет в подъезд).
Николаич: (Вслед) Тебе же
самому нужны эти деньги.
Митя: Деньги портят людей, Николаич.
Шинар: Ты куда, Митя?
Митя: Мне нужно побыть одному.
Шинар: А, ну, да. Тебе умыться надо. И рубашку поменять. Ты иди. Я тебя здесь
обожду. (Митя заходит в дом. Шинар снова
подсаживается к Николаичу) Вы, дедушка, не бойтесь. Ничего они вам не
сделают. Я отцу скажу – он их живо на место поставит.
Николаич: Ты думаешь, я этих сморчков боюсь?
Шинар: (Весело) Нет, вы никого не
боитесь. Вы – смелый!
Николаич: (Гордо) Я –
полковник танковых войск. Мне бы сейчас танк – я бы быстро порядок навел.
Везде. По всей стране.
Сцена 6
Идет Жаныбек с букетом цветов подмышкой. Разговаривает с
женой по сотовому телефону.
Жаныбек: Да рядом я уже, рядом. Выгляни в окно и увидишь. Что? Брось, у нас
здесь не Чикаго. Переедем мы, переедем. Скоро. Уже отделку заканчивают. Все,
кладу трубку. (Видит Шинар) Чина?! Ты
была у нас?
Шинар: Нет, дядя Жан. Я жду, когда мне Матильду принесут.
Жаныбек: Твои идут сегодня к Айтуаровым?
Шинар: Не знаю. Кажется, куда-то собирались.
Жаныбек: (Тянет носом воздух) Хм!
Странно. Такое впечатление, что порохом пахнет.
Шинар: (Весело) Это дедушка крепкие
папиросы курил.
Жаныбек: Так ты зайдешь? Хотя, нет. Мы через несколько минут уже выходим. Пока,
Чинарочка!
Шинар: Пока, дядя Жан. (Жаныбек заходит
в дом).
Голос из-за кулис: Извините, вас не Шинар зовут?
Шинар: (Оборачивается) Ой, Матильда!
(Бросается навстречу женщине выходящей
из-за кулис. Принимает у нее кошку) Ой, Матильдочка моя! Как же я по тебе
соскучилась! (Женщине) Спасибо вам
огромное. Матильда, поблагодари эту добрую женщину. (Женщине) Сколько я вам должна? (Лезет
в карман за кошельком).
Женщина: Что вы, девушка, что вы! Разве за это можно деньги брать? Господь с
вами, девушка!
Шинар: Сто долларов устроит? (Протягивает
деньги).
Женщина: (Изумленно) Сто долларов?
Шинар: Вот, возьмите. И еще раз огромное вам спасибо.
Женщина: Да, да. (Заикаясь) Может
быть, конечно…. За кошку, конечно, как-то неудобно…. (Сама стискивает купюру в кулак).
Шинар: (Николаичу) Пойду Мите
Матильду покажу. (Бежит в подъезд)
Женщина: (Проводив ее взглядом. Николаичу)
До свидания. Когда выйдет – скажите, что я час тому назад кошку покормила.
Николаич: Скажу, чего уж. (Женщина
исчезает за кулисами) Дорогие же кошки нынче пошли! Почаще от крутых
сбегали б, а мы бы их находили.
На крыльце появляется Шинар.
Шинар: Там, там…. (Плачет)
Николаич: Что, что случилось, дочка? Ты чего слезу пускаешь?
Шинар: (Садится напротив Николаича)
Там, там… у себя… Митя… (Плачет)
Николаич: Что – Митя? Что? Поругались, что ли?
Шинар: Нет…. Он… там… (Выпускает кошку).
Николаич: Тьфу ты! Не разобрать! Скажи толком! (Встает) Пойду, сам гляну. (Идет.
Одновременно из подъезда появляются Карлыгаш и Жаныбек).
Карлыгаш: Чина?! Что с тобой? Ты плачешь? Ты переживаешь из-за Матильды?
(Жаныбеку) Жан, она плачет!
Жаныбек: Что случилось, Чинарочка? Тебя кто-нибудь обидел?
Шинар: (Отрицательно качает головой)
Там… Митя… там…
Жаныбек: Митя?! Что за Митя, Чинарочка?
Николаич: (Выходя из подъезда)
Да! Ну, и дела! А я-то, дурак, ему про выход говорил! Хоть бы Макарова у меня
попросил, что ли…. Я б – дал. А то – не по-мужски как-то.
Карлыгаш: Что? Что вы говорите? О чем вы?
Жаныбек: Да что здесь происходит, черт возьми?!
Николаич: (Раздраженно)
Там! У себя – в квартире! Актер повесился! Митя-то….
Жаныбек: (Кладет коробку с подарком на
скамью) Хм! (Достает сотовый, отходит
в сторону) Алло, милиция? Говорит зам.главы городского акимата Хайдаров.
Карлыгаш: (Опускает букет бутонами вниз) Ну, вот! Такой вечер испортил!
Дурак!
Слышно, как Жаныбек говорит по
телефону. Слышно, как по телевидению передают информацию о саммите президентов
стран Содружества в Алматы.
Занавес.
Конец.
