Лирика

* * *

Девчонка, стерва-самоучка,

Клубок амбиций и страстей.

Я, может быть, знавал и лучших,

Но лучше всех мне было с ней.

А стерва – это ль недостаток,

Когда инстинкт природой дан?

Увы! Роман наш был так краток,

И был ли вообще роман?

Нас не судьба, нас жизнь сводила,

И вскоре снова развела:

Как лошадь в скачке удила

Вдруг закусила, понесла.

Куда? Она сама не знала –

Ведь все им стервам невдомек,

Все им не то, всего им мало,

Но путь девичий – не далек.

Теперь давно жена и баба –

Лишь блеск порой в глазах блеснет,

И чуть заметной – слабой-слабой –

Усмешкою скривится рот.

Морщинок паутинка тонких,

И прочие «сюрпризы» дней!

Давно б, к чертям, забыл, но только

Ведь до сих пор я вижу в ней –

Девчонку, стерву-самоучку,

Клубок амбиций и страстей.

Я знал, я ныне знаю лучших,

Но лучше всех мне было с ней!

Я – варвар!

Я – русский: матерый, кондовый –

Язычник до мозга костей!

Из сотен религий лишь Слово

Религией стало моей!

Умру я – и скажут однажды –

Ведь пил, сквернословил, грубил:

Во власти влечений и с жаждой

Живу я из всех своих сил.

И жизнь свою в строки верстая,

Лелея саму Красоту,

Когда-нибудь краешек рая

Я здесь – на Земле – обрету!

* * *

Снова птицы восход не воспели –

Непогода была на дворе…

Я хотел бы родиться в апреле,

Умереть бы хотел в октябре.

Но родился я несколько раньше,

А помру – вероятно, зимой. –

Так великий и вечный Обманщик

Посмеется опять надо мной.

Мертвое болото

Непроходимое болото

Минуют люди стороной,

Минуют в первый раз и в сотый,

Минуют летом и зимой.

А на болоте, словно узник,

Осокой остров окружен –

Никем не видимый, ненужный

От красоты он отлучен.

И, зеленея год от года,

Но одиночеством томим,

Он рвется к лучшему в Природе,

Но лишь болото рядом с ним.

И мне так тяжко от заботы –

Вокруг ли плохо? Я ли плох?

То я ли мертвое болото?

То ль на болоте островок?

Стойло Пегаса, 20-е годы

О, литераторы, не уж то бы не стоило

Пегаса вам – желанного! – запрячь?

Когда его, шутя, втащили в стойло,

Мир не знавал таких тщедушных кляч.

И он – Пегас! – что нынешним неведом,

Вдыхал, хмелея, жадно и взасос

Дым папирос и наслаждался бредом,

Который нынче уж до классики возрос.

Имажинисты, футуристы – черти!

Кафе, корчма, притон или вертеп?

Но всяк читал (и даже я, поверьте)

Историю их жизней и смертей.

И не понять – слагал иль пел Есенин?

Нет, все же пел! – дитя полей и рек,

Но позади его в зловещей тени

Стоял с усмешкой Черный человек.

Олеша пил. В кафе не пишут прозы,

И спьяну, может быть, на ум пришли

Три толстяка, на Совнарком похожих,

На всех премьеров матушки-Земли.

И пил Катаев. Зощенко ж и Бабель

Все вспоминали о делах былых –

Лязг и сверкание холодных сабель

Над головами мертвых и живых.

Ни звезд, ни хрусталей, ни канделябров,

Но ритм стиха – грядущего набат!

Но далеко еще до славы и до лавров,

Но близко до потерь и до утрат.

И все там было так обыкновенно,

Как никогда уж не было потом,

И только взгляды девочек богемных

Богемским полыхали хрусталем!

* * *

Постаменты, прилавки и лица

Заслонили весь окоем.

Мне б колючей сосною родиться –

Отшуметь, да и стать костром. –

Веселящим и строгим. Трескучим,

Озаряющим землю костром.

И, горя, становиться могучим,

А, сгорев, не жалеть ни о чем.

* * *

Люби меня, мой ангел нежный –

Из года в год, день ото дня!

Со всепрощающей надеждой

Люби меня, люби меня.

Ты к Богу вхож, ты свой в том Доме,

А я не знаю, кто мне Он.

И кем на этом свете, кроме

Тебя могу я быть прощен?

Ты за меня замолви слово,

На всякий случай, поклонись.

Всю жизнь грешить – увы, не ново –

Грешить и каяться всю жизнь.

Ах, если б все начать сначала –

С тех пор, как мать меня звала!

Мне нужно, в сущности, так мало –

Немного света и тепла,

Немного слов, немного ласки,

И хлеба с маслом на обед,

Немножко бабушкиной сказки,

И дедушкин кулек конфет.

Все это было и сгорело,

И превратилось в горький дым.

Я пью до дна за тех, кто смело

Ушел из жизни молодым.

За тех, чья жизнь прошла безгрешно,

Кто замолить сумел свой грех,

За земляков и за нездешних.

Без исключения – за всех!

За забубенных и отпетых,

За самых жутких подлецов,

За всех, за всех на этом свете!

И за друзей, и за врагов!

Мой дорогой, мой ангел нежный,

В видениях или во сне

Ты приходи и впредь с надеждой,

С любовью светлою ко мне.

Вольтер и орел

Когда Вольтер прощался с миром,

Влекомый кем-то властно в Лету,

То произнес: – Я был кумиром,

А что смог сделать в жизни этой?

И на морщинах заблистала,

Как ливня первая дождинка,

Слеза – за миг до пьедестала! –

Последней горечи слезинка. –

Слеза, не сделанных открытий,

Слеза, не созданных творений,

Слеза, не познанных событий,

Слеза, не высказанных мнений.

Большая птица в небо взмыла

И понеслась над облаками,

Влекомая могучей силой,

Необъяснимою словами.

И высоты достигнув нужной,

Орел о чем-то давнем вспомнил,

И клекот вырвался недужный,

И крыльями он тело обнял.

Чабан его нашел случайно

И, рассмотрев, нахмурил брови –

В глазах орла мерцала тайна! –

Как слезы, сгустки черной крови.

* * *

Шепчет тополь о чем-то высоком

Покаянной, последней листвой –

Он такой же, как я – одинокий,

Но при этом какой-то другой.

И поникла трава у дороги,

Подурнела на склоне дней –

Я похож на нее немного,

Но, пожалуй, чуть-чуть потусклей.

Пес бродячий завыл с досады,

Удрученный собачьей судьбой –

Я согласен с ним: люди – гады,

Но к чему этот зряшный вой?

Светят звезды – прекрасны и только!

Но которая всех веселей?

Я на них не похож нисколько,

Потому что намного теплей.

А Вселенная – столь беспредельна!

Где-то там поместился Бог! –

Он такой же, как я, бездельник!

(Ведь не сделал всего, что мог.)

Не роман это вовсе, а повесть.

Слышно где-то пыхтят поезда.

Мне бы в поезд! Но где мой поезд?

Он ушел неизвестно куда.

Звезда Востока

Звезда сверкала, и сурово

Кружили грифы в небесах,

И зарождалось с гневом Слово

О временах, о временах,

Когда лелеял Дух Культуру

И братство было между братств…

Цивилизованная дура –

Европа! – жаждала богатств.

И оборванцы-крестоносцы –

Полуголодный нищий сброд –

Толпою жалких рогоносцев

Шли на Восток из года в год.

Секли их храбро сарацины,

Сирокко легкие им жег,

Но Авиценной Ибн-Сина

Какой-то клерикал нарек.

Тучнели нивы по Европе,

Скудел растерзанный Восток –

Так в три прихлопа, в три притопа

Сметен культуры был росток.

А облака летели мимо,

И из неведомой дали

Пути усталых пилигримов

К Святому Камню пролегли.

Звезда Востока и рассвета

Мерцала тихо в небесах,

А полумесяц с минарета

Свой блеск крестам слал на церквах…

Маятник Фуко

Под колоннадою, на площади

Печали светлой полон стих –

Ах, где извозчики, где лошади,

Блеск светских дам, апломб купчих?

Лишь кто-то сильный, мне неведомый

Качает маятник Фуко:

Все – не беда, все между бедами,

Все близко мне и далеко.

Бег

Убегаю от людей –

К чудесам.

Убегаю от чудес –

К небесам.

Убегаю от небес –

Не достать!

Убегаю я к тебе –

Рассказать.

От тебя бегу к себе –

Не застал.

Знать, закончился мой бег –

Я пропал.

Чистилище

Наступленье, артподготовка:

– Вперед,

За Родину,

За Сталина! – крики;

Со всеми, но чуть впереди идет

Батальон – двум полкам на стыке.

Угрюмые цепи «Ура» не кричат:

Шаг не в ногу и запах водки –

В бой уходят «блатные», в бой уходит штрафбат –

Мужики и юнцы, а, в общем, погодки.

Лютым зверем оскален у каждого взгляд,

Все надрывней команды комбата,

Но скоро, скоро враги задрожат

От русского крепкого мата.

И плещет без счета славянская кровь,

Промерзшую степь согревает –

Пустое! – ведь некто «заботливый» вновь

Лагерной кровью ее пополняет.

Разрезанное по татуировке тело

Разорванным лафетом на части –

По профилю Сталина. Такое дело!

Такое у солдата счастье!

И мысль в раскаленных атакой умах,

Но столь достойная мысли солдата:

«Твою Бога мать! Взять бы рейхстаг,

Не числясь бойцами штрафбата!»

Русская весна

Снова птицы запели над Русью –

Русский воздух извечно певуч.

Отчего же мне – русскому – грустно?

Оттого ль, что народ мой могуч?

Оживленно звенят водостоки,

Оживленней мальчишичий крик.

Отчего же мне так одиноко?

Оттого ль, что народ мой велик?

Отчего это слово – Россия –

Отчим чувством во мне не поет?

Оттого ль, что преступно спесиво

Равнодушное племя мое?

Москве и москвичам

Куда б судьба меня не слала

Работать, жить ли, умирать,

Мне б только площадь Трех вокзалов

Без проволочек миновать.

Мне только град российских новшеств

Не увидать бы лишний раз –

Всю эту смесь из полуобществ,

Полуидей и полуфраз.

Когда б поэты знали прежде

Москвы сегодняшний позор,

Ее бы славили с надеждой,

Ее б благословляли взор?

А на душе темно и пусто,

И не идут с души слова –

Москва, ведь ты была же русской!

Но чья же ты теперь, Москва?