«Год Диониса»

(цикл, 12 стихотворений)

Несколько предваряющих слов автора:

Все эти стихи сочинялись на протяжении нескольких лет. Некоторые – еще в начале 90-х, некоторые – совсем недавно. Поначалу я даже и не знал, что из них сложится цикл. Почему я назвал его «Год Диониса»?

Ницше различал два главных начала в художественном творчестве: Аполлониевское и Дионисьевское.

Первое из них – начало упадническое, декадентское, и, увы, наиболее распространенное. Вспомнить, хотя бы, гениальные гетевские строки: «... Подожди немного, отдохнешь и ты...».

Второе – ренессансное, возрожденческое.

В основе первого лежит позыв к смерти. Аполлон, влюбившись в Дафну, так и не смог добиться от нее взаимности. Она предпочла небытие его любви, и превратилась в лавр. Он сделал венок из этого лавра и так отправился бродить по свету – вечно прекрасный, вечно печальный и вечно юный бог.

Дионис окружал себя ироничными сатирами и смешливыми нимфами, пил хмельное вино и веселился, радуясь жизни. Так и бродил по свету – вечно прекрасный и вечно веселый, озорной и вечно юный бог. В основе его начала – позыв к жизни.

Мне как-то не верится, что Художник может избежать зависимости от какого-либо из этих начал, этих позывов – что, несомненно, находит отражение и в его творчестве. Он – существует между них, любя жизнь и стремясь к ней, но – не забывая о ее конечности. И, думаю, в этих моих стихах такого рода отражение присутствует.

Но, если говорить об очаровании этих начал, то, на мой взгляд, очарованию Аполлона стоит сопротивляться, очарованию же Диониса доверять безраздельно. Отсюда и название этого цикла.

«... У Вечности ворует всякий,

А Вечность, как морской песок...»

Осип Мандельштам.

Рождественское утро

(январь)

Прошла Рождественская ночь,

Заметно небо полиняло.

Еще все спят, а я не прочь,

Чтоб повторить всю ночь сначала.

Среди лохмотьев облаков,

Слегка подсвеченных зарею,

Сверкает золото крестов –

Над куполами, надо мною.

Но так слипаются глаза:

Усну сейчас, проснусь к обеду,

И, не крестясь на образа,

Вновь стану водку пить с соседом.

И не дождется русский Спас –

Не попаду я в Храм к причастью,

Как, впрочем, многие из нас –

Из тех, кто верит лишь отчасти.

Кому-то – мир, кому – мирок,

Где суета, где дрязги, враки –

Ведь Вечность, что морской песок,

И у нее ворует всякий.

Все беспощаднее ко мне

Закаты, сумерки, восходы...

И в этой мрачной тишине

Краду я Вечность год за годом.

Февральский дождь

Когда тяжелая тревога

Нахлынет мощною волной,

И слуги Дьявола и Бога

Прибудут к ночи за тобой…–

Так, надоевшие до смерти,

Под визги, хохот, дикий вой

Играли ангелы и черти

Моей усталою душой.

Играли долго, и до боли

Ласкали, тискали… Кляли!

Сулили мне покой и волю,

Шепча настойчиво:

– Внемли!

Но я не внял ничьим советам –

В стремленье быть самим собой.

И вот однажды, на рассвете

Проснулся с легкою душой. –

Без веры, помыслов, желаний,

И безмятежной, и пустой!

Ничьи властительные длани

Не нависали надо мной.

Шагнув в слабеющую зиму,

Я ощутил вдруг в тишине,

Что Меккой и Иерусалимом

Отныне стал мой город мне.

И Духу Святому не внемля,

И с Сатаною не сойдясь,

С каким восторгом внял я Землю

Под шум февральского дождя.

С какою сокровенной негой

В ладони влагу собирал,

И первый дождь с последним снегом –

Весь белый свет! – благословлял…

Карнавал

(март)

Весна начиналась словами –

Как пир, и любовь, и завет,

Как наш, окруженный мирами,

Словами зачавшийся свет.

И снег заржавелые крыши,

Стыдившиеся, обнажал,

И все различимей был слышен

Капели хмельной карнавал.

И, словно Кудесника даром,

Крушилась сосулек сусаль

К ногам растерявшейся пары –

Как битый на счастье хрусталь!

С мальчишьей надеждой и верой,

Сбежав от мегер второпях,

Мужчины искали Венеру

В трамваях, очередях.

Гудели клаксоны. Машины

Плескали в прохожих шугой,

Бегущих от жизни мышиной

К неведомой, лучшей, иной.

И Бог ли рек первое слово,

Оно ли его изрекло,

Аллахом ли, Иеговой,

Шутя ли, всерьез назвало,

Но только скажу (между нами),

Что в лучшем из лучших миров

Весна начиналась словами

Из сводки Прогнозов Бюро.

Причастие

(апрель)

Весна встревала в разговоры,

Вниманья требуя к себе,

Прикосновением, с укором

Прохожих замедляя бег.

И небом плещущие лужи,

В купелях скученных своих,

Крестили воробьев досужих,

К причастью наставляя их.

И этой ласкою приветной

Я, как мальчишка, был смущен,

И к светлой радости, к заветной

Самой весною причащен.

Казалось мне – еще немного

И прояснится мрачный быт,

И глас, забывшегося Бога,

Смысл бытия мне объяснит.

Нега вселенская

(май)

После дождя, сумасшедшего ливня,

Птиц, встрепенувшихся, слаженный хор,

Как в гривы коней заплетенные гривны,

Песни звенящий лелеял узор.

Падали с листьев последние капли,

Прятались тучи за горизонт,

И закрывался, похожий на цаплю,

Прохожим проверенный временем зонт.

Щедрого неба разлитая свежесть,

Запах сирени, витающий в ней,

Вселяли вселенскую негу и нежность

В слабые души и птиц, и людей.

Я наблюдать не устану за жизнью –

Ею казнюсь, и кляну, и люблю –

Этой живою водою – до тризны! –

Вещее слово навек окроплю.

Пчелы на плечах

(июнь)

Июнь – озорной, хулиганистый месяц –

Порою капризен, слезлив, не приветен,

Но нынешний выдался просто чудесен –

И тепел, и нежен, и искренно светел.

Меня надоумил – влюбиться в девчонку! –

О, это проблема для нас – нимфоманов:

Тебе уж за сорок, а ты вдруг вдогонку

Бросаешься вновь за прелестным обманом.

И вновь, как когда-то, цвета заиграют,

И запахи чудятся остро и тонко,

А в полночь вдруг слышишь, как где-то вздыхает

В постели о ком-то другом та девчонка.

Девчонка-пацанка, бретелька, глупышка –

Я все это знаю без ваших советов:

Мне с нею не светит, мне – амба, мне – крышка!

Но вдруг это лето – последнее лето,

Когда я люблю так, и вижу, и слышу,

Когда наливаются мускулы силой,

И тело мое так радостно дышит,

И шепот мерещится – «милый»… от милой?

И я ведь не первый в этом обвале:

Мужи – Талейран, Калиостро и Тютчев,

Уж жизни вкусив (вы об этом не знали?),

Встречали своих богоданных и лучших.

А Солнце – палит, и печет – допекает!

И я бронзовею, мечтая, на речке,

А пчелы-трудяги, жужжа, собирают

Нектар с моей кожи, усевшись на плечи.

Июльская печаль

Этот край неизбывный и люди

Неизбывно живущие в нем –

Я здесь многое знаю, люблю и…

И мечтаю о крае другом.

Старожилы, бездомные, гости…

Дым мангалов, июль, суета…

Мне бы все разглядеть до погоста,

Мне б всем Слово сказать до креста.

И печалью, укутанный, синей,

Я листаю Завет и Коран,

И болею далекой Россией,

И невольно люблю Казахстан.

Град мой Верный

(август)

Вечность кружится ль над градом?

Град ли вечностью кружим?

Или просто листопадом

Август верненский томим?

Проступила охра ярко

На Веригиной горе,

Замерли сады и парки,

Стало грустно детворе.

Скоро в школу… Боже, в школу!

Но придется ведь пойти.

А скворец, поющий соло,

Допоет и улетит.

Улетят и самолеты

В Петербург, Нью-Йорк, Париж…

Эмигранты – вот забота! –

Ждут-пождут посольских виз.

Стали пиво на Пугаске

Черти меньше разбавлять –

Это присказка, не сказка

(Спрос упал, не распродать).

Все, как прежде. Все не ново –

Не печально, не смешно –

Словно в старом зале снова

Крутят старое кино.

Снова первым листопадом

Август верненский томим –

Вечность кружится ль над Градом,

Град ли вечностью кружим?

Грусть

(сентябрь)

Был желто-красным городской

Пейзаж давно знакомый,

И грусть моя сама собой

Текла от дома к дому.

Она тяжелой не была –

Чуть слышной, светлой нотой

Воскресной улицей текла,

Уставшей от субботы.

И девочка в нее вошла

С пучком кленовых листьев,

Листва, опавшая, жила

В улыбке детской, чистой.

И я, быть может, принесу

Кому-то радость после

Того, как в сумрачном лесу

Улягусь на погосте.

Греховное утро

(октябрь)

Как волны, мошною гурьбой

На город накатили тучи.

Бредет отшельник невезучий,

Гремя пожизненной сумой.

Сквозь листопад летят авто,

Как будто шхуны в непогоду.

Не замечая мать-природу,

Спешат прохожие в пальто.

Скрипит, как баржа на плаву,

Свирепый дворник, и с похмелья

Вновь проклинает ветр и зелье,

В сердцах, кремируя листву.

Лишь я лелею эти дни –

Дожди, ветра и листопады.

Для вдохновенья много ль надо,

Когда оно тебе сродни?

Деревьев голые верхи,

Как ноки мачт над кораблями.

И осень вновь грешит стихами,

И ею вновь грешат стихи.

Ноктюрн

(ноябрь)

Когда однажды, в ноябре

Присыпет небо снегом слякоть,

И станут дети во дворе

Вновь ликовать и меньше плакать,

Пройдет пора моих досад,

И поубавятся – на время –

И слов, невысказанных, ад,

И чувств, невыраженных, бремя.

Иносказанье

(декабрь)

Как хорошо, что есть зима и снег.

Как обойтись без снега человеку?

Как коротал бы я свой трудный век,

Когда б арабом стал вдруг или греком?

Но снег летит! Близ фонарей ночных

Его кристаллы кружатся игриво.

Вот так и судьбы близких и родных,

Как снег легки бы были и красивы.

Мой снег летит! Он мне – Благая Весть!

Мне – нищему – последнее даянье!

И словно б в нем загадочное есть,

И словно б в нем свое иносказанье…